Во Вриндаване дождь - событие не такое уж и редкое, но довольно желанное и приятное. Особенно для детей. Подует восточный ветер, большая темно-серая туча зацепится за вершину холма Говардхан и прольется прохладным, освежающим ливнем на пыльные дорожки, истоптанные копытами коров, на прогретые жарким солнцем приземистые дома, на истомленные душным полднем деревья и кусты Вриндавана. Дети тут же выбегают на улицу и начинают играть и кувыркаться под упругими, тонкими дождевыми струями.
    Матушка Яшода сидела на резной деревянной скамеечке около ворот дома Нанды махараджа и смотрела на веселящихся детей, которые праздновали явление «особой милости» небесного царя Индры, как называли во Вриндаване мелкий, теплый дождик в лучах восходящего, еще не жаркого солнца. Наблюдая за детьми, она вспоминала детство собственного сына, Нанду-лала, как тогда называл Кришну его отец. Рядом с ней сидела Малати, её давняя подруга, живущая со своей семьей в их доме и помогающая ей в каждодневном ведении хозяйства. Глядя на резвящихся в мокрой пыли детей, Яшода рассказывала Малати о детстве Гопала.
    -  До чего ж неугомонный был! Бывало, посажу его завтракать, налью жидкой сметанки в кружку, положу творожка на поднос, все как полагается. Так ведь ему неинтересно из кружки-то пить, он в кувшин залезет и конечно его опрокинет! Сметана вся разольется, а он ползает в ней и слизывает прямо с пола! Я приду – ой, что же это такое делается-то, а? Подниму его, умою, вытру, пол подотру и снова посажу. А кувшин-то уберу подальше. Так нет же – из творога шарики скатает и начинает играться с ними. Беда была его накормить! А на улицу вообще нельзя было выпустить, обязательно в какую-нибудь историю попадет. Проберется в коровники и всех телят так замучает, что хоть плачь. Ухватится этак за хвост, теленок-то видно испугается  и побежит. А он, не выпуская хвоста, за ним и волочится. Да по всему двору,  по навозу, по грязи, по пыли! Придет домой, и не могу понять, кто пришел: своего сына не могла узнать, Малати! Пока отмоешь его, посадишь, а он уже новую проказу надумал. Один раз в насмешку надоумили его старшие ребята глину жевать: сказали, что мол она повкуснее щербета будет. Так он начал эту глину жевать, да и не только глину – все, что под ногами было, все, видно, в рот запихивал. Весь Вриндаван у него во рту был! Я заглянула ему туда – ой, ты, боже мой, Индра царь небесный!
    Так мало того что себе вредил, другие тоже ведь страдали от него. Уже постарше они были с Баларамой. На пару озорничать стали. Прибегут к соседке и давай под дверью кричать, мол, ваши дети упали в реку или еще что-нибудь в этом роде, представляешь? Соседка, конечно, выбегает и бежит детей своих спасать. А они проберутся в дом, пробегутся по всем кувшинам, по кадкам, по горшкам, все везде перепробуют, да еще и «порядок» свой наведут на кухне: разобьют что-нибудь, разольют, рассыпят. И хоть Баларама и старший брат, все равно у них Кришна зачинщик всех шалостей был. Ну что с таким будешь делать?
    Один раз я его привязать хотела. Разбил он у меня горшок с молоком, а как увидел, что собираюсь наказать его за это, взял и сбежал. Я хватаю хворостину – и за ним. Он во двор - и я во двор, он в сад - и я в сад. Я за ним по этому саду полдня гонялась! А ведь прыткий такой, как змея из рук выскальзывает, уворачивается. Отбежит на расстояние, да еще и рожи корчит! Ну, думаю, поймаю – точно привяжу. Он, видать, смекнул, что несдобровать ему, да как припустил по дороге, аж пятки засверкали. Я за ним бегу, вся одежда растрепалась, стыд-то какой! Все соседи смотрят, а я бегу и думаю: «Все равно поймаю! Пусть смотрят, пусть смеются, а я его догоню сама, даже если придется до Говардхана бежать». Насилу ведь поймала его у того поворота, где тропинка на Ямуну сворачивает, у Алмазного ручья. Он влево, а я через кусточки – и навстречу ему. Ап – и  поймала!
    Яшода рассмеялась и промокнула платком повлажневшие глаза. 
    -  Под мышку его – и домой. Он брыкается, визжит, глаза испуганные, но как увидел, что я хворостину то выбросила, так он затих сразу.  Принесла его домой и решила-таки его привязать, чтобы он знал наперед, как заставлять мать бегать за ним по всему Вриндавану. У нас была ступа для зерна, большая такая ступа, из цельного древесного ствола выдолбленная. Калаван постарался по заказу Нанды Бабы. Красивая, расписанная лебедями - заглядение просто, а не ступа. Ну я взяла веревку, чтобы к этой ступе  его и привязать. А она маленькая оказалась. Ступа-то здоровенная, широкая. А веревочка – что там, я ею виноградную лозу подвязывала, чтобы на окна не свисала. И как на грех ни одной веревки дома! И Нанда Баба куда-то запропастился. Ну, что делать, Гопала посадила в сарай, дверь палкой подперла и пошла в соседний двор за веревкой. Можешь себе представить, Малати: жена раджи пошла к соседке за веревкой!  Смех-то какой! Но мне тогда все равно было: решила привязать, значит надо привязать.    
    - Неужто привязала все-таки? – спросила Малати. 
    - Конечно, привязала. Крепко привязала. Привязала и сказала: «Посиди, родимый и подумай о своем поведении».  А тут Нанда пришел, да привел с собой паломников, брахманов и разных других святых людей. Надо было и угощение приготовить, и послужить им. Сама же знаешь, такое дело никому поручать не следует. Святому послужишь – благословение получишь какое-нибудь. Вон Радхарани, услужила Дурвасе Муни, так он ей такое благословение дал, что какое бы она блюдо не приготовила, вкуснее его не будет на всем белом свете! И кто это блюдо есть будет, тот никогда не заболеет и всегда будет оставаться молодым и здоровым. 
    - Слышала я про это, слышала, - подтвердила Малати. 
    -  Ну так вот, поэтому я и решила сама послужить праведникам. Ну, известное дело, забегалась, захлопоталась и забыла совсем, что у меня мальчик-то к ступе привязанный. А тут дождь полил как из ведра и молния как бабахнет над самой крышей! Тут-то я и вспомнила про сыночка  моего родного! Я скорей в сад, и Нанда Баба за мной, и все эти брахманы-то за нами побежали. Ой, Малати, как вспомню, так падаю прямо! Прибежали мы в сад и видим картину такую, что ни пером описать. Там, где Кришна был привязанный, два дерева арджуна стояли, сросшиеся на корню. Так оба этих дерева надвое расколоты, и даже дым еще идет – видать молния-то в них и попала. Лежат навзничь, и корни вверх, как пальцы растопыренные торчат. Я к ступе, а Кришна целехонький, невредименький сидит себе и улыбается! Представляешь, Малати? Я его целовать, обнимать… Слезы льются от радости, что все обошлось. А он мне еще и говорит: ты, говорит, мама, сначала развяжи меня а потом уж целуй-обнимай. Я его развязывать, а пальцы не слушаются, задеревенели аж…     
    - Ну, конечно, так переволноваться! - согласилась Малати.    
    -  Вот, вот! Ну, тут Нанда Баба подошел, развязал веревку, взял его на руки и гостям показывает: вот мол, какой сын у нас. Я конечно молчу, не дай Бог, думаю, спросят, зачем я его к ступе-то привязала! А они ничего, даже наоборот, стали расхваливать Гопальчика-то нашего. А один святой человек так и сказал, что Кришна мальчик необыкновенный, все благословения на нем и что, когда он вырастет, много дел геройских совершит.    
    - Ну раз святой человек сказал, значит, так и будет, Яшода, - сказала Малати, - надо в это верить.    
    - А я и верю, - Яшода улыбнулась, - он же у меня самый лучший, самый любимый, Гопальчик мой. Ни у кого такого нет, а у меня есть. И пусть зря не чешут языки-пустобрехи деревенские, что Кришна проказник, хулиган, спасу от него нет и прочее. Я тебе так скажу, Малати, если ребенок проказничает, значит много в нем силы жизненной, значит когда вырастет, способный будет к делам великим. Если, конечно, его воспитывать правильно.    
    - Ну уж таких родителей, как вы с Нандой, еще поискать надо! – закивала головой Малати.     
    - Ну что я тебе скажу, мы, конечно, может и не самые лучшие родители, - Яшода пожала плечами, - но мы наших детей просто очень сильно любим . А что ребенку нужно? Любовь материнская, нежность, забота отеческая. А всего остального он сам в жизни добьется. Так ведь?     
    - Так, Яшода…- ответила Малати и посмотрела во двор, где дети продолжали веселиться под теплыми струями вриндаванского дождя.